воскресенье, 04 октября 2009
читать дальше«Словно в ожидании зари» Луиса Сернуды (Буэнос-Айрес, 1947)
В одном из давних стихотворений Луис Сернуда признавался, что у него есть только одно — его плач. Он как будто не догадывался, что бесхитростный секрет всего им написанного в этом и состоял: доскональное вслушивание в плач служило поэту надежной поддержкой, заставляло отвергать любые правоверные утешения, снова и снова вело его дорогой безысходного одиночества.
Сегодня к семи книгам «Реальности и желания» прибавилась эта, восьмая. В ней поэт стремится подытожить свой долгий путь стихами, во многом повторяющими прежние попытки и приближающими Сернуду к тому молчанию, которое, видимо, составляет последнюю цель лирики и от которого дар поэта по необходимости опять и опять уводит его, пока он жив. Я бы рискнул сказать, что в этом новый сборник сохраняет — но не превосходит — обнаженность и масштаб его предыдущих книг «В краю забвения» и «К чудесам этого мира», что временами поэт и тут срывается в абсолютно непостижимую для меня фальшь, ритмический сбой, пустоту, которая искажает чистейший профиль, взмах крыла, летучий абрис ветра. Я имею в виду стихи вроде «Гонгоры», совершенно недостойные тома, куда входят такие вещи, как «Апология pro vita sua» и «Завтрашнему поэту». Может быть, за этой неровностью Сернуды кроется его прямота, решимость не скрывать от читателя ни одной строки, если она родилась из того же подлинного источника. Я, со своей стороны, считаю его поэтом воспоминания, поэтом прошлого, в сравнении с Альберти, Салинасом, Алейсандре, которые прочерчивают линию настоящего и будущего, считаю его поэтом страсти и краха (а страсть — всегда крах!), поэтому стихи, которые выходят за пределы или не достигают высот его печального и прекрасного труда — увековечивать руины времени и любви — меньше всего похожи на Сернуду, они у него изначально фальшивят. Как и другие — я думаю сейчас об «Овациях современников» — где Сернуда опускается до ответов на всевозможные нападки и попытки отлучить его от поэзии. Что эти мелочи для поэта, чья суть, все им созданное, уже недоступно времени,— так это было с Вергилием, Гарсиласо, Гельдерлином, Джоном Китсом, а сегодня происходит с Хилем-Альбертом 17 и, может быть, другими счастливцами.
В современной испанской поэзии Сернуде близок, по-моему, только Гильен: оба они стремятся остановить мгновение, удержав его трепет, дыхание, блеск. Но в Сернуде больше дионисийского: в борьбе с чарами слова он каждое свое стихотворение насыщает реальностью, и, перехлестывая через мостки его стиха, нас прибоем накрывают юные тела, желтые тюльпаны, грустные прогулки, утехи и статуи. Если Педро Салинас — поэт удовлетворенной страсти, то Сернуда — это страсть, которую мир отказывается утолить, чистая страсть, приходящая к развязке и вспыхивающая снова в сумраке стихов, заместивших явь. Здесь, где каждый образ безуспешно взывает к ответу, поэт и обретает свой истинный масштаб; здесь, с горечью отказавшись от лирического взлета, песни Сернуды и предстают перед нами во всей наготе и неприкрашенности, порой напоминая изувеченные статуи без крыльев и глаз,— только участливый слух сумеет воскресить их музыку, только братский взгляд угадает под грубым сколом горячую реальность мышцы.
К такому итогу приходит поэзия, с самого начала движимая фаустовским отрицанием времени,
тоской по красоте, что мимолетна.
Запертый сад, куда тянет вернуться, стихи новой книги «Словно в ожидании зари» надстраивают сегодня пылкий и невозмутимый укром своего прежнего храма с гирляндами и сосудами для жертвоприношений. Склоняясь над собственным образом — всегда верный себе и остающийся собою, пока за стенами проносится жизнь — Сернуда сегодня, как и вчера, тот же поэт света, поэт противостояния смерти, поэт любви, которая отваживается выговорить его губами свое имя.
@темы:
литературное