Свежей и светлой прохладой
Веет в лицо мне февраль.
Новых желаний — не надо,
Прошлого счастья — не жаль.
Нежно-жемчужные дали
Чуть орумянил закат.
Как в саркофаге, печали
В сладком бесстрастии спят.
Нет, не укор, не предвестье
Эти святые часы.
Тихо пришли в равновесье
Зыбкого сердца весы.
Миг между светом и тенью!
День меж зимой и весной!
Весь подчиняюсь движенью
Песни, плывущей со мной.
(Валерий Брюсов)
Веет в лицо мне февраль.
Новых желаний — не надо,
Прошлого счастья — не жаль.
Нежно-жемчужные дали
Чуть орумянил закат.
Как в саркофаге, печали
В сладком бесстрастии спят.
Нет, не укор, не предвестье
Эти святые часы.
Тихо пришли в равновесье
Зыбкого сердца весы.
Миг между светом и тенью!
День меж зимой и весной!
Весь подчиняюсь движенью
Песни, плывущей со мной.
(Валерий Брюсов)
Еще их можно читать наоборот!
Тру! Сколько в тебе ума!
А вот кстати.) Помнишь там еще такое — "Хмельная и влюбленная, луной озарена, в шелках полурасстегнутых и с чашею вина..."? Где-то читала (давно уже, не могу вспомнить, где), что в оригинале (а это что-то арабское, кажется) там на самом деле речь о юноше идет. Ну то есть юноша пришел к возлюбленному. Вот совершенно вспомнить не могу, там же назывался и автор... Надо погуглить попробовать. Прямо что-то захотелось найти.)
Где-то читала (давно уже, не могу вспомнить, где), что в оригинале (а это что-то арабское, кажется) там на самом деле речь о юноше идет.
Интересно, в нашем переводе мужской род в размер не ложится ))) Надо, наверное, на других языках искать.
В феврале далеко до весны,
ибо там, у него на пределе,
бродит поле такой белизны,
что темнеет в глазах у метели.
И дрожат от ударов дома,
и трепещут, как роща нагая,
над которой бушует зима,
белизной седину настигая.
И.Бродский (15 февраля 1964)