1929, Нью-Йорк, Бруклинский мост...

[Alnika]

"Город в бессоннице" (Ciudad sin sueño) был написан тоже в октябре 29-го, после "Детства и смерти". Вернее, можно, наверное, сказать, что они писались практически параллельно. К такому выводу можно прийти, посмотрев на рукопись:



Сверху -- заголовок "Infancia y muerte" и две первые строки этого стихотворения. Потом все это зачеркнуто, поставлен другой заголовок -- "Vigilia" ("Ночное бдение") и под ним написаны те же две строки (с некоторой правкой во второй). Потом они, опять же, зачеркнуты, и под ними:

"No duerme nadie por el cielo. Nadie, nadie.
No duerme nadie.
Las criaturas de la luna huelen y rondan sus cabañas..."

Никому не уснуть в этом небе. Никому не уснуть.
Никому.
Что-то выследил лунный народец и кружит у хижин...

То есть начало "Города в бессоннице" -- окончательное уже начало,) именно то, которое мы сейчас знаем. А сначала, значит, он хотел в качестве первых строк этого стихотворения использовать те, которые стали первыми в "Детстве и смерти". Вернее, не совсем те. Первая строка "Детства" звучит так: "Para buscar mi infancia, ¡Dios mío!.." -- "Чтобы искать мое детство..." А здесь, в рукописи, -- "Para buscar el día de ayer..." -- "Чтоб искать вчерашний день". И вторая строка там -- "comí naranjas podridas, papeles viejos, palomares vacíos", а здесь -- "me busca una naranja podrida y un pico de ruiseñor" ("я ищу гнилой апельсин и клюв соловья"). Но это -- явно вариант тех самых строк, из "Детства и смерти". Значит, у него была мысль начать ими "Город в бессоннице"? И заголовок первоначально был другим. Но потом он энергично) зачеркнул эту Vigilia и написал -- другим карандашом -- окончательное Siudad sin sueño, "Город без сна", а еще дописал подзаголовок -- Nocturno de Brooklyn Bridge, "Ноктюрн Бруклинского моста".



ГОРОД В БЕССОННИЦЕ

(Ноктюрн Бруклинского моста)

Никому не уснуть в этом небе. Никому не уснуть.
Никому.
Что-то выследил лунный народец и кружит у хижин.
Приползут игуаны и будут глодать бессонных,
а бегущий с разорванным сердцем
на мостовой споткнется
о живого каймана, равнодушного к ропоту звезд.

Никому не уснуть в этом мире. Никому не уснуть.
Никому.
Есть покойник на дальнем погосте, --
он жалуется три года,
что трава не растет на коленях,
а вчера хоронили ребенка, и так он заплакал,
что даже созвали собак заглушить его плач.

Не сновидение жизнь. Бейте же, бейте тревогу!
Мы падаем с лестниц, вгрызаясь во влажную землю,
или всходим по лезвию снега со свитой мертвых пионов.
Но нет ни сна, ни забвенья.
Только живое тело. Поцелуй заплетает губы
паутиной кровавых жилок,
и кто мучится болью, будет мучиться вечно,
и кто смерти боится, ее пронесет на плечах. <.......>

(Перевод А. Гелескула)

"Приползут игуаны и будут глодать бессонных..." Нет смысла приводить оригинал -- переведено практически дословно. А вот эту картинку привести смысл, мне кажется, есть.



Это, понятное дело,) Босх. Фрагмент "Семи смертных грехов". Ясно видно -- и справа, и слева -- ползущих, всползающих ящероподобных существ. Ползут они с явной целью поучаствовать в наказании грешников (в том числе вот тех, в постели, которым уж точно не до сна): кусать, грызть, глодать.

Картина эта находится в Прадо, и Лорка ее, безусловно, видел. Вполне вероятно, что она могла быть одним из источников этого образа, этих игуан. И, возможно, мрачные фантасмагории Босха "наложились" на собственные, еще из детства, страхи. Ящерицы, грызущие плоть, появятся и в пьесе "Когда пройдет пять лет":

КОШКА.
Разве нас закопают?
МАЛЬЧИК.
В ямы.
Ямы темные -- ни просвета.
Все стихают, и все вздыхают.
Но уходят. Я видел это.
А потом... ты знаешь.
КОШКА.
Не знаю.
МАЛЬЧИК.
Нас съедят.
КОШКА.
Но кто, ради бога?
МАЛЬЧИК.
Ящер с ящеркой и семейством --
а детей у них, киска, много!

Но "Когда пройдет пять лет" он напишет позже. А пока еще на дворе -- октябрь 29-го...))