Дмитрий Воденников. ...Купил недавно новую турку (точно такую же, как прежнюю, но яркую, блестящую, серебряную, из нержавейки), принес домой, поставил на газ. Ту, старую, почерневшую боками, закопченную золотистую инвалидку, спаленную мною за два дня до этого, взял за когда-то веселую ручку — сунул в мусорное ведро. Но перед тем как сунуть, вдруг пожалев (ведь вот была, жила, стояла на плите, и все — закончилась жизнь, еще полдня и ведро вынесут, полетит в мусоропровод, звякнув глухо о грязные стенки, и больше никогда меня не увидит, а ведь служила, как могла, верой и правдой, надорвалась, по моей же вине, стала прыгать на огне, греметь), поднес быстро к губам и поцеловал. Сухо. На прощанье.
Уже сорок лет налицо, а туда же: все думаю, что мой прощальный поцелуй может хоть что-то оправдать. Что это — утешение.
...За окном зимнее солнце, высокая синева небес (как в апреле) — а она лежит, тускло поблескивая, смотрит на меня из помойки (еще полдня осталось, еще два часа, 10 минут, все: вынесли), а на ее темно-золотом прокопченном боку горят мои равнодушные губы. Из жалости и благодарности. Горят, как иудин подарок.
Отсюда.
Нам холодильник новый покупать надо. Этот, старый, еще вполне рабочий, но, как говорится, морально устарел (морозилку нужно размораживать), да и по размеру хотелось бы побольше. Но мне так жалко его. И как-то стыдно перед ним. Он с нами всякое пережил, переезд в том числе. И всегда так верно служил. И теперь вот стоит, старательно работает и не знает, что его выбросить хотят, ну или отдать кому-нибудь. Вот хожу по магазинам, присматриваюсь к холодильникам -- и чувствую себя предательницей.
Стеснялась об этом писать. А тут Воденников...