* * *
В том городе вьюнком опутан дождь.
И кто-то, сгорбившись на старенькой скамейке,
кидает камешки детенышам химер,
как крошки – воробьям. Лица не разглядеть.
Там, тихие, стоят дома, и лучше
не заходить в них – лучше подождать
и посмотреть, как камешками кормит
детенышей химер тот, на скамейке, - тот,
чьего лица никак не разглядеть.
Пустыня улиц. Трещины по плитам,
в которых, как положено, растет
трава зеленая. Совсем бы этот город
не вспоминать – как, впрочем, и того,
кто так и не поднимет головы:
хозяина химер, владыку снов
и мастера различных наваждений…
Старый микс из двух снов. Один -- мой, в котором действительно присутствовали маленькие каменные химеры (и было совершенно понятно, что это детеныши каких-нибудь нотрдамских или вроде того) и некто кидал им камушки, а они их клевали (и здесь тоже все было логично: они ведь каменные, вот и питаются камнем). А второй сон бунюэлевский, из "Скромного обаяния", -- там, где герой попадает в некий странный город и встречает некоего друга... "Ты такой бледный. -- Ты тоже. -- От тебя землей пахнет. -- От тебя тоже..."
Расскажи мне о городе мертвых -- о стенах, о башнях,
о дорогах слепых, о пустынных колодцах его,
о безлюдье зеркал... Ты не бойся, мне будет не страшно:
я, как в песне Пьеро, не боюсь вообще ничего.
...Впрочем, хватит.