[Alnika]

Когда читаю письма Л., на душе у меня отчетливо скребут кошки. В одном из писем к Эдуардо Родригесу Вальдивьесо Л. просит его не показывать никому этого письма -- а я вот это самое письмо читаю. Нет, там ничего такого уж откровенного нет. Дело-то не в этом. Лорка не только любовника просил не показывать другим его письма, он и родителей своих просил о том же самом, когда писал им из Нью-Йорка.

...Некоторые изначально предназначают свою переписку для публикации (или хотя бы учитывают такую возможность). Говорят, что именно так писал свои письма (по крайней мере, некоторые из них) Хименес -- как литературные произведения. Это другое дело. Но если человек, как в случае с Лоркой, недвусмысленно говорит о том, что не хотел бы предавать гласности свои письма -- его волю надо бы уважать. А после его смерти -- тем более.

В 28-м году Л. писал Хорхе Саламеа, одному из людей, которым доверял:

"А потом... непрерывно стараешься, чтобы твое настроение не проникло в стих, потому что иначе он сыграет с тобой скверную шутку и самое чистое в тебе откроет взглядам тех, кто этого никогда не должен видеть".

И в другом письме ему же:

"Я всё тот же, и в этом письме ты найдешь мои неизданные стихи, выражения дружеских и человеческих чувств, которые я не хотел бы разглашать. Люблю, тысячу раз люблю интимность. Если я боюсь глупой славы, то именно из-за этого. У прославившегося человека горькая доля ходить с холодной грудью, пронзенной потайными фонарями, которые на него направляют другие".

Я не то что бы совершенно и абсолютно против публикации его писем. Нет, конечно. Но мне кажется, что это можно бы -- и нужно -- делать выборочно. Ближе всего к тому, о чем я говорю, сборник "Гарсиа Лорка об искусстве", вышедший у нас в 1971 году. Там опубликованы те письма, в которых Л. размышляет -- в соответствии с названием книжки -- о всяческих искусствах.) Или куски из писем, опять же на эту тему. Такой подход дает возможность услышать живой голос -- и в то же время не нарушить ту интимность, о которой он писал, не влезть туда, куда он меньше всего хотел, чтобы влезали: в личные отношения, в том числе и с родными.

Всё это, конечно, не более чем разговоры в пользу бедных: письма его давно (и неоднократно) опубликованы на испанском, а многие и на русском. Я просто чем старше становлюсь, тем все больше об этом думаю.) Раньше я как-то легче к этому относилась, а теперь... как-то тяжелее.) Теперь бы я, наверное, не стала их читать, его письма, -- пусть даже они и опубликованы. Сейчас я лучше понимаю, насколько он не хотел, чтобы то, что он писал кому-то, читал кто-то другой -- и мне неловко от того, что я это читала.