El lagarto está llorando.
La lagarta está llorando.
El lagarto y la lagarta
con delantaritos blancos.



Хорошие.

@темы: FGL

---

Ушла из жизни поэт и прозаик Елена Андреевна Шварц




(В позапрошлом году, на своем вечере.)

Хотела я выбрать что-нибудь из последней ее подборки в "Знамени" -- и не смогла. Невозможно выбрать: настолько хороши все. Пусть и будут все -- действительно последние, уже в больнице написанные.

Песенка

Солнышко вставало
с песнею утешной,
ведь оно не знало
о любви кромешной.

Синева слетела
На сугробы сада,
и синица спела —
больше жить не надо.

@темы: in memoriam

---

"А шьет она так красиво..."

В своей чудесной "Истории этого петуха" (Historia de este gallo), опубликованной, соответственно, в журнале "Gallo", Лорка рассказывает о "двух великих школах вышивания", существовавших в Гранаде той эпохи: одна школа была представлена монахинями монастыря Санто Доминго, а другая -- знаменитой Пакитой Райей.

En aquella época venturosa Granada estaba dividida por dos grandes escuelas de bordado. De una parte, las monjas del Beaterio de Santo Domingo. De otra, la eminente Paquita Raya. Las monjas de Santo Domingo conservaban en una caja de terciopelo las dos agujas matrices de su escuela barroca, las dos agujas con que hicieron maravillas virginales las artistas sor Sacramento del Oro y sor Visitación de la Plata. Era aquella caja como el fuego vestal que inflamaba el corazón almidonado de las novicias. Elixir permanente de hilo y consulta.

Paquita Raya, en cambio, tenía un arte más popular, más vibrante, un arte republicano, lleno de sandías abiertas y de manzanas endurecidas sobre el tejido. Arte de exactas realidades y emoción española. Todas las personas morenas eran partidarias de Paquita. Todas las rubias, castañas y un pequeño núcleo de albinas, partidarias de las monjas. Aunque hay que confesar que las dos escuelas eran maravillosas, porque si las religiosas del Beaterio triunfaban empleando una tonelada de oro en el manto para la Soledad de Osuna, Paquita triunfaba en Bruselas con un bordado representando el Patio de los Leones, en el cual había más de cinco millones y medio de puntadas.

Эпоха, о которой идет речь в "Истории петуха", это 1830-е годы. То есть за сто лет до этих вот съёмок 1933-го:

@темы: FGL

---

Вероятно, что из этой же русской стихии, из этого прарода, что жил по реке Северной Суре, Печоре, Мезени, Двине, Мегре и Щугору, вышли и будущие индусы-арийцы: когда настало новое похолодание, и леса отступили от моря на триста километров, и стало голодно, одна часть этноса двинулась искать новых земель в Европу, другие путепроходцы через сотни лет достигли Инда и назвались индусами. Русы стали индусами.

Люблю этих тихих сумасшедших. Хотя почему тихих? Об изысканиях М. Задорнова, например, знаю даже не смотрящая телевизор я. Очень даже громкий... исследователь.)))

@темы: фсякое смешное

---

Поскользнулся, упал, очнулся...

Ну да, вот именно что гипс. В нем сейчас я и сижу. Перебинтована и загипсована практически вся верхняя часть меня.

Это я утром, по дороге на работу, см. заголовок. Правда, минус "очнулся" -- головой не билась, сознания не теряла. И на том спасибо. В общем, вывихнула я руку. И очень сильно. И, разумеется, правую. Вывих мне вправили, предварительно обколов обезболивающими. И пока отпустили домой. Пока -- потому что рентгенолог будет еще как следует рассматривать мой снимок: не притаился ли там еще и какой-нибудь плохо видный перелом или трещина. Хочется надеяться, конечно, что ничего этого нет и я обошлась только вывихом. Мне уж и так в гипсе предстоит три недели просуществовать, а если там еще что-то серьезнее вывиха...

Так что вот сижу сейчас, левой рукой буковки набираю. А их таким манером много не наберешь...

@темы: всякое

---

@темы: Дали, FGL

---

Философы соскучились

От воинствующего атеизма, сказал Фальк, Франция перешла к последовательному атеизму. Неверующие философы теперь скорее не противники верующих, а собеседники. Если в 70-е годы многие замалчивали свой интерес к богословию, то сейчас философы-атеисты требуют, чтобы богословские институты в полной мере выполняли свою роль — им важен диалог.

Пугаюсь я, что жаждущие диалога философы-атеисты могут дотребоваться. Богословским институтам только дай волю -- и они свою роль выполнят.

И перевыполнят.

Диалог богословов с философом-атеистом:

@темы: церковное

---

Реквием Сальери

вполне сочетается с любимым эльгрековским Толедо.)

@темы: картинки, музыка

---

Викторианское воспитание

В каких-то воспоминаниях о царской семье, в молодости читанных мною во множестве, было написано, что когда царица собиралась прочитать какую-нибудь книгу из новых, Ольга Николаевна говорила: "Нет, сначала я посмотрю, можно ли, мама, тебе это читать".

Принцесса Алиса Гессенская, любимая внучка королевы Виктории:



Маленькую Ольгу привезли показать прабабушке:



Великая княжна Ольга Николаевна (возможно, как раз решает, можно ли матери читать эту книжку ):

@темы: про людей, монархическое, историческое

---

В продолжение предыдущего :)

Уж раз такое дело,)) то было бы просто несправедливым не вспомнить о том, кто хотел Давида не меньше, чем Мелхола. (Это у них, очевидно, было семейное. )

Вот этого Доре люблю.



А это работа немецкого художника по имени Юлиус Шнорр фон Каролсфельд (Julius Schnorr von Carolsfeld, 1784-1872).



"Ионафан любил его "любовью, превыше любви женской", то есть такой же поэтической и страстной, но и "превыше", то есть мучительнее и жертвеннее", -- пишет Надежда Александровна Тэффи. Совершенно правильно пишет, по-моему.

@темы: картинки

---

Как-то Ахматова не кончается.)) Сейчас -- вот это:

И отрок играет безумцу царю,
И ночь беспощадную рушит,
И громко победную кличет зарю,
И призраки ужаса душит.
И царь благосклонно ему говорит:
"Огонь в тебе, юноша, дивный горит,
И я за такое лекарство
Отдам тебе дочку и царство".
А царская дочка глядит на певца,
Ей песен не нужно, не нужно венца,
В душе ее скорбь и обида,
Но хочет Мелхола -- Давида.
Бледнее, чем мертвая, рот ее сжат,
В зеленых глазах исступленье,
Сияют одежды, и стройно звенят
Запястья при каждом движеньи.
Как тайна, как сон, как праматерь Лилит!
Не волей своею она говорит:
"Наверно, с отравой мне дали питье,
И мой помрачается дух,
Бесстыдство мое, униженье мое,
Бродяга, разбойник, пастух!
Зачем же никто из придворных вельмож,
Увы, на него не похож!..
А солнца лучи... а звезды в ночи...
А эта холодная дрожь..."

@темы: cтихи, всякие мысли

---

В этот день 80 лет назад Лорка прибыл (мне нравится этот глагол ) в Гавану. Известно, как он полюбил Кубу за те три месяца, которые там прожил -- которые ему предстоит там прожить.)

Вот она, тогдашняя Гавана:

@темы: FGL, Poeta en Nueva York

---

Интересная статья о гетеронимах и язычестве Пессоа. ("Новое язычество" у меня лично написать просто не поднимается рука: термин "неоязычество" в краю родных осин уже так прочно связан с альтернативно одаренной националистической молодежью, со всяческими "ударами русских богов" и прочей лабудой, что его и употреблять-то как-то неприлично.)

Итак,

АНХЕЛЬ КРЕСПО

Поэты-гетеронимы и новое португальское язычество Фернандо Пессоа

13 января 1935 года Фернандо Пессоа отправил Адолфо Казайсу Монтейро письмо, где признался: «Истоки моих гетеронимов — в глубоко истерическом складе характера». Сам факт, что эти слова оказались написаны за несколько месяцев до смерти, последовавшей 30 ноября, придал письму высочайшую авторитетность и наконец разрешил для многих читателей волновавшую их загадку гетеронимии поэта. К тому же, как рассказывает ниже сам автор, его с детских лет тянуло возводить рядом с собой выдуманный мир, окружать себя никогда не существовавшими друзьями и знакомыми. «Строго говоря, — добавляет Пессоа, — я не знаю, кого на самом деле не существует: их или меня. Догматизм в подобных вещах, как и во многом другом, неуместен».

В искренности этих признаний трудно сомневаться. Еще 10 июня 1919 года Пессоа послал из Лисабона психиатрам Эктору и Анри Дюрвилям в их парижскую клинику на улице Сен-Мерри написанное по-французски письмо, где просил совета в развитии своих магнетических способностей и сообщал: «Говоря языком психиатров, у меня истеро-неврастения, но, по счастью, в слабой форме: неврастенический компонент преобладает над истерическим, отсюда и отсутствие внешне выраженных истерических черт — потребности во лжи, болезненных перепадов в отношениях с другими и проч.».

Вопрос, могла или не могла истеро-неврастения, чьей жертвой считает себя Пессоа, дать начало «занятному явлению двойничества», на которое он обращает внимание Марио Бейрана в письме от 1 февраля 1913 года, прикладывая написанный в подобном раздвоении сонет, я бы оставил специалистам. Даже если оно и было так, из систематического анализа всего опубликованного по сей день наследия Пессоа совершенно не следует, будто известная, многократно обсуждавшаяся и прославленная гетеронимия поэта — лишь его терапевтическая уловка, пущенная в ход, дабы восстановить психическое здоровье, которое он не раз и не два чувствовал пошатнувшимся, почему в 1916 году и написал: «У истины один критерий — разлад человека с собой».

Вернемся к началу. Попробуем разобраться, на что был в самом деле направлен процесс медленного, постепенного раздвоения личности, нашедший в конечном счете выход в создании Пессоа целой галереи своих гетеронимов. В одном из самых красивых и мучительных фрагментов первой редакции «Книги неуспокоенности» (он назван «В цветнике уединения» и появился в 1913 году в журнале «Орел») действующими лицами — декадентскими поэтами — выступают сам автор и некое загадочное, ускользающее от определений существо, в конце концов обнаруживающее свою природу: это женское дополнение героя, вторая половина его мужской души. Года через два сам Пессоа напишет: «Определить себя? Нет ничего проще: у меня женский темперамент и мужской ум». Если не отвлекаться на эзотерические намеки в обоих текстах, особенно в первом (как известно, Пессоа был редким эрудитом в оккультных материях), то вывод, по-моему, один: пассивное раздвоение «Цветника» — пассивное, поскольку подруга протагониста лишена собственной возможности высказаться на письме, — напрямую предшествует раздвоению активному, когда гетеронимы с самого начала наделяются не просто чертами конкретной личности, но и особым поэтическим голосом.

До того как обратиться к каждому из гетеронимов и попытаться уточнить, что внушило поэту мысль произвести их всех на свет, напомню читателям примечательный факт: один из двойников, Алваро де Кампос, унаследовал от Пессоа ту же склонность к раздвоению. Она совершенно ясно видна в «Морской оде», появившейся во втором квартале 1915 года на страницах второго выпуска журнала «Орфей». В этой поэме болезненному воображению инженера Алваро де Кампоса представляется, что он обратился сначала в пирата, а потом в женщину, насилуемую пиратами, среди которых, ко всему прочему, есть как мужчины, так и женщины. Не хочу настаивать, будто между этими двойниками и непорочной подругой из «Цветника» существует очевидная связь, но замечу: если Пессоа сам и не создал ни одного женского гетеронима, то все-таки сумел подтолкнуть к этому Армандо Кортеса Родригеса, который в том же выпуске «Орфея» опубликовал стихи «анонимного поэта — или поэтессы, — пожелавшего назвать себя Виолантой де Сиснейрос».

Как известно, Пессоа роздал себя целой веренице персонажей, главные из которых — поэты Алберто Каэйро, Рикардо Рейс и Алваро де Кампос. По-моему, именно мысль об этих гетеронимах — что нимало не отрицает всех других возможных мотивов писания под чужими именами — и лежит в основе поразительного и плодотворнейшего предприятия, именуемого творчеством Пессоа. По крайней мере, именно к этой мысли восходит один, но самый длинный эпизод его неповторимой поэтической траектории, которая началась с вызвавшего споры пророчества о Сверх-Камоэнсе.

В цикле из трех эссе, опубликованных в 1912 году в журнале «Орел», молодой Пессоа предсказал скорое появление в Португалии ее величайшего за все века поэта, своего рода Сверх-Камоэнса, с творчеством которого «португальская душа поднимется в поэзии на такую высоту, которой уже достигла в философии». Философией, на которую ссылается Пессоа, был, понятно, саудозизм Тейсейры де Паскоаэса с его мистикой национального характера, пацифизмом и тягой к культуре, вдохновлявшими литературное движение «Португальский Ренессанс». Параллельно этому течению в идеологии развивалась, по Пессоа, и поэзия. Самое существенное и новое в ней — «поиски в окружающем — нездешнего», иначе говоря, ее религиозный характер. Но важней всего то, что религиозность подобной поэзии тоже новая: она переходит в «трансцендентализм целиком пантеистического свойства». Пессоа собирается сделать следующий шаг. В том же 1912 году он пробует написать несколько стихотворений «в языческом роде» и, хотя бросает дело на полпути, в уже цитированном письме Казайсу Монтейро рассказывает: «И все же во мне, в почти неразличимых потемках, обрисовался смутный портрет кого-то, кто эти строки писал. (Так, еще неведомо для меня самого, родился на свет Рикардо Рейс.)». Как видим, с самого своего зачатия гетеронимы — и это, по-моему, главное — глубочайшим образом связаны с идеей нового язычества.

8 марта 1914 года Пессоа единым духом пишет тридцать с лишним стихотворений, в которых тут же узнает произведения Алберто Каэйро — первенца среди своих гетеронимов — и которые действуют на него так, что он немедленно создает им вслед знаменитую поэму «Косой дождь». Этот факт, вместе с позднейшим признанием Пессоа, что Каэйро был наставником не только Кампоса и Рейса, но и его самого, подтверждает тезис Жоржи де Сены и наше собственное прочтение всего созданного поэтом: сохранив за собой родовое имя, Пессоа в конце концов превратился в фигуру той же — литературной! — природы, что и его гетеронимы.

Два остальных главных персонажа появились на свет в том же году. Первое стихотворение Алваро де Кампоса, «Курильщик опиума», написано в марте, первая ода Рикардо Рейса помечена двенадцатым июня. Небезынтересно, что Рейс, первый из явившихся Пессоа гетеронимов, пишет свою первую вещь — позволю себе продолжить игру автора — последним. Думаю, в этом случае деперсонализация далась Пессоа трудней всего: по его собственному позднейшему признанию, именно Рейс был поэтом, которым хотел бы стать он сам.

Прежде чем говорить о поэтической личности каждого из основных гетеронимов Пессоа, выводя ее из творческого целого, задуманного их общим создателем, стоит, по-моему, уделить несколько слов той поэзии чувственных ощущений (сенсационизму), провозвестником и учителем которой был Каэйро и чьим постулатам следовали, всякий в своей манере, остальные гетеронимы. Мысли Пессоа о сенсационистской поэтике относятся к 1914—1916 годам. Совершенно не случайно первые записи о новом португальском язычестве датируются следующим годом. «Религия чувственности — язычество», — записал тогда Пессоа. Поэт вынашивал план целой библиотечки произведений сенсационистов на португальском языке и в английском переводе. Однако проект, вместе со многим другим в жизни Пессоа, так и остался проектом. Среди ближайших к нему, но тоже похороненных замыслов была публикация под общим титулом «Новое португальское язычество» сочинений Каэйро и Рейса, а также книг гетеронима-прозаика Антонио Моры «Возвращение богов» и «Основы язычества». Для обоих этих замыслов, равно как для предисловия Рейса к стихам Каэйро, Пессоа набросал серию заметок. В них он исчерпывающе сформулировал свое понимание нового португальского язычества.

По этим заметкам, главный противник нового язычества — материализм, который «сводит чувственные возможности человека перед лицом мироздания к минимуму и понимает эстетику крайне плоско, поскольку отказывается жить высшей жизнью вещей». Вместе с тем философские идеи неоязычества не ограничиваются той или иной разновидностью метафизики. Оно «готово допустить любую метафизику, как язычник умещает в своем просторном пантеоне любых богов». Цель нового язычника — выразить свое чувство Природы средствами поэзии, «следуя лишь одному — накалу этого чувства, какой бы ни была обосновывающая его метафизика. Одни состояния Природы требуют одной метафизики, другие могут потребовать другой». Напрашивается вывод: каждый из основных гетеронимов Пессоа исповедует свою языческую веру, которая отличается от веры других, хоть и теснейшим образом с ними связана. И Пессоа не только изображает эти разные верования в стихах каждого из гетеронимов, но и теоретически обсуждает их в прозе. Этим он доводит до предела процесс деперсонализации сил своего воображения и ума, которые дают поэту возможность создавать героев, «думающих не его мыслями», но, по образцу драматического искусства, с полнейшей искренностью выражающих свои собственные. Отсюда название «драмы в лицах», данное Пессоа всей своей гетеронимной лирике.

Отцом-основателем этой «языческой школы», как Пессоа любил ее называть, стал Алберто Каэйро, про чью книгу Рикардо Рейс позднее напишет: «В ней воплощена вся простота, все величие, вся страсть древних; но, созданная наперекор обступившим ее временам, она бальзамом льет на нас то, что когда-то струилось простой свежестью». Творчество Каэйро подтверждает присвоенный ему Пессоа титул сенсациониста — он опирается на свидетельства чувств, избегая всяческих обобщений и каких бы то ни было отвлеченностей. «Porque o unico sentido das coisas, — как писал сам Каэйро, — e elas nao terem sentido oculto nenhum». Иными словами, речь идет о языческой вере, еще как бы предшествующей философскому понятию о богах, которые здесь, пусть лишь в воображаемой форме, действуют на правах животворящего начала вещей.

Рикардо Рейс верит в «объективную и абсолютную реальность древних богов», однако признается, что обязан этой верой исключительно стихам Каэйро. Его собственная лирика — вероятно, самое благородное и возвышенное из всего, что написал Пессоа; в ней нетрудно различить воздействие Горация, но безо всякого рабского подражания. Язычество Рейса — это греко-римский классицизм, ему, как мы увидим дальше, отводится своя важная роль в выверенной и уравновешенной системе гетеронимов Пессоа.

Признавать ли воспитанника Каэйро по имени Пессоа одним из гетеронимов или нет, его стихи бесспорно составляют со стихами трех основных гетеронимов единое целое, а именно это нам сейчас и важно. «Язычник периода упадка, осенних времен красоты», — пишет о себе этот персонаж драмы и тут же признает «синкретическое язычество Юлиана Отступника» своим. Смысл его слов проясняет Рикардо Рейс, говоря, что «на самом деле этот император хотел восстановить язычество в жалкую эпоху, когда языческие чувства уже выветрились, а сохранилось лишь внешнее поклонение богам — предрассудок, типичный скорее для христианства, чем для того или иного языческого genus». Манифест, выдающий, с одной стороны, христианство malgre lui, которым насыщены многие поэтические образы Пессоа, а с другой — ясное сознание, что он задумал восстановить язычество в эпоху, совершенно не подходящую для подобных затей.

Намеченные Пессоа три этапа в развитии язычества — его предыстория, греко-римская фаза и завершающий классическую эпоху синкретизм — наглядно воплощены в стихах, приписанных, соответственно, Алберто Каэйро, Рикардо Рейсу и Пессоа ele mesmo. Алваро де Кампос, на первый взгляд очерченный бледней других, — на самом деле наиболее яркий из питомцев сенсационизма. А поскольку сенсационизм, по формулировке Пессоа, есть «эстетизм во всем блеске его язычества», то Кампос — несомненный язычник. Но какого рода это язычество? Из чтения стихов Кампоса — и особенно поэмы под названием «Магнификат» — можно понять, что он верит в перевоплощение и созидательную силу идей, этих нематериальных прообразов материального мира, которые можно возвести к традициям Платона и вместе с тем к герметикам. Это сближает Алваро де Кампоса с теософией — системой верований, немаловажной для иных его современников-поэтов, и синкретическим учением, хранящим в себе многие наиболее интеллектуально продуманные элементы античного языческого наследия. Тем самым Кампос довершает и еще раз подчеркивает ту линию в развитии язычества, которую начал Каэйро, а продолжили Рейс и Пессоа ele mesmo.

Чтобы прочесть и попытаться понять Пессоа, как он видел себя собственными глазами и как хотел быть прочитанным и понятым сам, видимо, мало простого доверия к серьезности и искренности его гетеронимии. Нужно постоянно иметь в виду все оттенки и варианты неоязыческой веры героев его «драмы в лицах», созданных поэтом, который, возвещая пришествие Сверх-Камоэнса, говорил о себе самом и которому хватило сил разделить себя между вереницей гетеронимов с таким резко очерченным обликом и судьбой у каждого, что ни один из нас почти не сомневается в их всамделишном, едва ли не физически ощутимом существовании.


Перевод с испанского БОРИСА ДУБИНА

Взято отсюда (тут еще много чего интересного про Пессоа).

@темы: литературное

---

"В Кремле не надо жить -- Преображенец прав,
Там зверства древнего еще кишат микробы..."

Да здесь как-то вообще нигде не надо жить.)

@темы: всякие мысли

---

Вчера был день смерти Ахматовой. А я про это забыла. Напомнила, опять же, Валентина.

И вот интересно -- ведь я весь вчерашний, только что кончившийся, день ходила вот с этим:

Так отлетают темные души...
— Я буду бредить, а ты не слушай.

Зашел ты нечаянно, ненароком —
Ты никаким ведь не связан сроком,

Побудь же со мною теперь подольше.
Помнишь, мы были с тобою в Польше?

Первое утро в Варшаве... Кто ты?
Ты уж другой или третий?— «Сотый!»

— А голос совсем такой, как прежде.
Знаешь, я годы жила в надежде,

Что ты вернешься, и вот — не рада.
Мне ничего на земле не надо,

Ни громов Гомера, ни Дантова дива.
Скоро я выйду на берег счастливый:

И Троя не пала, и жив Эабани,
И всё потонуло в душистом тумане.

Я б задремала под ивой зеленой,
Да нет мне покоя от этого звона.

Что он?— то с гор возвращается стадо?
Только в лицо не дохнула прохлада.

Или идет священник с дарами?
А звезды на небе, а ночь над горами...

Или сзывают народ на вече?—
«Нет, это твой последний вечер!»


Буквально проснулась вчера с этим.

Мне ничего на земле не надо,
Ни громов Гомера, ни Дантова дива.
Скоро я выйду на берег счастливый:
И Троя не пала, и жив Эабани...

@темы: cтихи

---

Замечательно сейчас написала Валентина о том, что пытаться объяснить, чем нравятся стихи -- это всё равно что пытаться объяснить запах.

Это такое точное, на мой взгляд, сравнение, что я вот немедленно утащила его к себе.))

@темы: всякие мысли

---

5 марта 1930 года

Последний день в Нью-Йорке. В этот день Лорка уезжает на Кубу.

В "Диалогах с Бродским" Соломон Волков упрекает Лорку за то, что чересчур уж он зло о Нью-Йорке в своей книге. Может быть, Волкову было бы приятно узнать, что по крайней мере один человек на свете всем сердцем полюбил этот город именно после этой книги -- за эту книгу.

Да и для самого Лорки Нью-Йорк на самом деле был совсем не только "введением в смерть". И в Нью-Йорке, и вообще в Америке было многое (и многие), о чем (и о ком) он отзывался очень тепло. И осенью этого же, 30-го, года в письме к Дали предлагал тому поехать в Нью-Йорк вместе -- значит, хотел вернуться туда. Думаю, что если бы не случилось того, что случилось, он еще не раз побывал бы в Америке. Но что случилось, то случилось.

Прощай, Нью-Йорк.

@темы: FGL, Poeta en Nueva York

---

POLIFEMO

El ojo del cíclope
teje en la sombra
una tela de miradas.

(Alma diminuta.
Falo gigantesco.)

ПОЛИФЕМ

Глаз циклопа
ткёт в тени
ткань взглядов.

(Крошечная душа
и гигантский фаллос.)

Ну, ни циклопьей души, ни фаллоса)) автор не изобразил, а вот глаз -- пожалуйста.

@темы: FGL

---

Когда чудесный глагол "фоткать", а также производные от него употребляют девицы лет двадцати от роду -- это еще хоть с трудом, но переносишь. Всё-таки делаешь скидку на нежный возраст. Но вот стоит около меня дяденька-журналист, мой ровесник, и произносит прямо мне в уши следующий текст: "Ну, если фотографа сейчас нет, то я сам могу сфоткать..."

Приступ тошноты был вполне настоящий, физический.

@темы: всякое

---

1
Смотришь на звезды, Звезда ты моя! О если бы был я
Небом, чтоб мог на тебя множеством глаз я смотреть.
2
Прежде звездою рассветной светил ты, Астер мой, живущим;
Мертвым ты, мертвый теперь, светишь закатной звездой.

Я на греческом-то помню. И иногда себе под нос бормочу. Но тут писать стесняюсь. Запросто могу неправильно ударения с придыханиями расставить. А вдруг зайдет кто-нибудь, кто греческий знает, посмотрит и скажет: "Фи. Она неправильно поставила ударения и придыхания".

И об авторе:
-- Кто ты, орел, восседящий на этой гробнице, и что ты
Пламенный взор устремил к звездным чертогам богов?
-- Образ Платона души я, к Олимпу полет устремившей,
Тело ж земное его в Аттике мирно лежит.

@темы: Греция, cтихи