Из беседы Льва Рубинштейна и Григория Чхартишвили:
"Один наш общий знакомый, — говорит Г.Ч., — давно носится с идеей, которая кажется ему спасительной. Он предлагает прекратить вековую гражданскую войну «интеллигентов» с «арестократами» (это сила, которая привыкла все проблемы решать при помощи ареста), по-мирному разбежаться на две страны, на две отдельные России. Поделить жилплощадь, как при цивилизованном разводе. Утопист говорит, что, как при всяком разводе, будет много хлопот и расходов, но в конечном итоге всем станет только лучше. Он даже готов великодушно отдать области с природными ресурсами путиным-сечиным, потому что они, бедняги, все равно ничего не умеют, кроме как соки из земли сосать, и без нефти с газом просто помрут с голоду. Мы же возьмем себе губернии скромные, дотационные и быстро превратим их в лучшее место на земле. Пускай «арестократы» в своем государстве ставят памятники Сталину, Дзержинскому, Буданову — хоть Ивану Грозному; пускай всласть пилят и откатывают; пускай уездятся с мигалками; пускай крышуют и быкуют. У них будет своя Россия, у нас — своя".
Я так давно уже тихо и упорно думаю эту мысль! Уже много лет! Я ее, можно сказать, лелею. Ну и пусть она утопия, ну и пусть. А вдруг всё-таки... когда-нибудь...
Недавно пришел автор. Хочет издать сборник стихов. Оставил рукопись. Там, значит, у него так: сначала всё природа-природа-природа, бескрайние просторы родины, которые бороздит автор со товарищи, сплавляясь по таежным рекам и восходя на горные кручи; потом — гневная филиппика про этот развратный Вавилон, эту так называемую столицу, где уже почти что проходят гей-парады; а потом опять немножко природы. Я когда все это читала, во мне зрело какое-то смутное воспоминание. И вот наконец оно, это смутное воспоминание, перешло в выпуклую радость узнаванья. Причем сделало это оно в самый неподходящий момент: в момент непосредственного моего общения с автором.
Я горжусь собой. На лице моем не дрогнул ни единый мускул. Я спокойно прервала нашу беседу, сказав, что мне срочно надо порешать кое-какой вопрос по моей основной работе и попросив автора пять минут подождать. Я сумела столь же спокойно пройти по редакционному коридору и выйти на лестницу. И только там уже, на лестнице, где меня никто не видел, я, обняв перило, предалась пароксизму...
...Там наверху Гугл пишет, что это китайский упрощенный. *радостно* Это очень хорошо! Другое дело, если б он был неупрощенный. Тогда было бы, конечно, гораздо непонятнее, гораздо.
Муж уехал на рыбалку на Оку, с ночевкой. Недавно звоню — не отвечает, "абонент недоступен". Мнительная я немедленно нервничать начала, не случилось ли чего. Чтоб отвлечься, взяла сборник Лорки (Poesía inédita de juventud, ранние стихи), открыла где-то посередине, читаю первое попавшееся, на что взгляд упал. Взгляд упал непосредственно на это:
Por la ribera va un mozo Desgranando un canto inquieto: Anda, vete, que no quiero Pasar el río de noche Porque el agua me da miedo.
В общем, про юношу, который боится ночной реки, вода его пугает.
Вот так, значит, я и отвлеклась. (А муж через полчаса сам позвонил, сказал, что всё у него нормально, просто телефон отключился.)
Только сейчас пришло в голову, что венский вальс, сама тема Вены могут быть связаны с тем, что из Вены была мать Аладрена. (То есть вообще-то она из Петербурга, но переехала в Вену, а уже оттуда — в Мадрид.) Это тем более похоже на правду, что она ведь в книге прямо упоминается, в "Твоем детстве в Ментоне":
...там отыщу я скорпионий камень и матери твоей девичье платье...
...he de buscar las piedras de alacranes y los vestidos de tu madre niña...
Звоню мужу: — Вас там в озеро не смыло? Муж, радостным голосом: — Ты что, тут как раз самый клёв!
Рыбачат под Сергиевым Посадом, на Торбеевом озере. Там красиво, хотела поехать с ними, но уж больно рано вставать надо было.
Я тоже рада дождю и зеленой прохладной свежести. Тихо сижу дома и — впервые в жизни — читаю прозу Росалеса, в маленькой антологии барселонского издания под названием "Verso libre" (стихи там потому что тоже есть). Но стихи его я давно знаю и люблю, а теперь вот уже изо всех сил люблю и прозу.
Вот спасибо хорошо. Положите на комод. То есть только что помянутые мигалконосители переберутся к нам. Чтобы, значит, разгрузить Москву. Как мило. А Подмосковье нагружать, значит, можно. Ну-ну.
На даче вовсю цветет жасмин. Привезли домой охапку, поставили в прихожей: побоялись, что, если оставим на ночь в комнатах, проснемся с головной болью.
Ну и конечно, как же мне было не вспоминать вот это: Я "в поместье Сан-Висенте", в гранадской долине. В саду столько жасминов и "ночных красавиц", что к утру у всех в доме сладостно тяжелеет голова — чудная боль, подобная той, что мучит стоячую воду. (Из письма Гильену.)
Хорошая работа Ольги Мусаевой под названием "Федерико Гарсиа Лорка в советской периодике 1930-х гг.: особенности рецепции".
Ну, рецепция-то у нас была понятно какая.) После его убийства "в советских газетах начинается активная кампания по включению известного до тех пор лишь немногим посвященным писателя-авангардиста в круг зарубежных «революционных интернационалистов». ..... Публикации о жизни и творчестве Лорки в советской печати второй половины 1930-х гг. согласуются с контекстом исследований этого же периода о русских символистах. ..... Для того, чтобы Блок превратился в «советского» поэта, необходимо было доказать его размежевание с «декадентами» (З. Н. Гиппиус, Д. С. Мережковским и др.). Авторы статей пытаются продемонстрировать отход Блока от модернистской поэтики. .... Как мы видим, подобный процесс «вписывания» Блока в число угодных власти литераторов во второй половине 1930-х гг. в основных своих чертах совпадает с логикой доказательств идейной и творческой близости Федерико Гарсиа Лорки к советской литературе. Чтобы возможно было переводить его стихи и писать о нем, нужно было включить Лорку в ряды революционных испанских писателей, подчеркивать его «отход» от ультраизма, обращение к реализму и указывать на народные истоки его поэзии и драматургии".
Да, это уж точно. Только это самое "включение" Лорки в ряды народных-революционных и дало возможность так обильно его переводить и так широко печатать в Союзе. Не будь этого — издавали бы его у нас ровно столько, сколько, например, Гильена или Сернуду, то есть практически нисколько.
В прошлом году у меня этот портрет уже был. Но я его так люблю, что постила вообще бы каждый день. Вот просто утро с него бы начинала ежедневно. Ну, ежедневно не ежедневно, а уж сегодня-то...
Сказала мужу, что если он в ближайшее время не свозит меня в Михайловское, то я умру. Скончаюсь у него на глазах в страшных судорогах. Ничего, вроде напугался. Обещал свозить.
Читаю Гильена (тут) и натыкаюсь на стихотворение, из которого Лорка взял для "Tu infancia en Mentón" ("Твое детство в Ментоне") ту чудесную строчку: Si, tu niñez ya fábula de fuentes. -- Да, сказкой родников ты стало, детство.
читать дальшеВот оно, это стихотворение, -- такое маленькое, называется "Сады":
LOS JARDINES Tiempo en profundidad: está en jardines. Mira cómo se posa. Ya se ahonda. Ya es tuyo su interior. ¡Qué trasparencia de muchas tardes, para siempre juntas! Sí, tu niñez: ya fábula de fuentes.
TU INFANCIA EN MENTÓN Si, tu niñez ya fábula de fuentes. Jorge Guillén Sí, tu niñez ya fábula de fuentes. El tren y la mujer que llena el cielo. Tu soledad esquiva en los hoteles y tu máscara pura de otro signo. <........> Amor, amor, amor. Niñez del mar. Tu alma tibia sin ti que no te entiende. Amor, amor, un vuelo de la corza por el pecho sin fin de la blancura. Y tu niñez, amor, y tu niñez. El tren y la mujer que llena el cielo. Ni tú, ni yo, ni el aire, ni las hojas. Sí, tu niñez ya fábula de fuentes.
ТВОЕ ДЕТСТВО В МЕНТОНЕ Да, сказкой родников ты стало, детство. Хорхе Гильен Да, сказкой родников ты стало, детство. Состав, перрон и женщина вполнеба. Твое сиротство в номерах гостиниц и маска, заместившая судьбу. <.......> Любовь, любовь моя. И детство моря. Твоя -- забывшая тебя -- душа. Любовь моя, любовь. И лет косули по лону бесконечной белизны. И ты, любовь моя, еще ребенок. Состав, перрон и женщина вполнеба. Ни нас с тобой, ни ветра, ни листвы. Да, сказкой родников ты стало, детство.